Главная

"Принс говорит" Нил Карлен, 1986 - 1991
Перевод drittunge

Часть первая. 1986

Джону Нельсону сегодня исполняется шестьдесят девять, и единственное, что он хотел бы себе в подарок – это порезаться немного в бильярд со своим сыном. «Он метко гоняет шары», смеется Принс, пока он паркует свою старую белую T-bird около дома своего отца. «Он крут. Старик знает, какое сейчас время».

В северном Миннеаполисе были когда-то суровые времена. Да они есть и сейчас. Нигде более вы не найдете трущоб, как здесь. Покамест Принс вальяжно едет по главной улице, почтительно останавливаясь на каждом светофоре и переключая поворот, даже когда никого сзади нет. Куда только девался этот шепот, с которым он говорит, когда встречает незнакомцев или принимает награды на церемониях? Принс знает, что он дома и поэтому может ездить по улицам со открытыми окнами. Он как бы между делом рассказывает о том, как он раньше водил за нос репортеров про его родителей, их развод и его подростковые скитания по домам родственников и друзей. «Раньше я любил дразнить этим журналистов, потому что я хотел, чтобы они больше концентрировались на моей музыке, а не на моем разбитом прошлом. Я тогда не думал, что это важно. То, что было важно – это что выходило у меня из головы в тот конкретный день. Я не живу прошлым. И поэтому я не слушаю мои старые записи. Я делаю песню и перехожу к следующей». Немного истории, для нео-фрейдистов: Джон Нельсон, лидер джазового трио Принс Роджерс, знал Мэтти Шау по курсам танцев в Северном Миннеаполисе. У Мэтти, которая была младше Джона на 16 лет, был певческий голос, как у Билли Холидей, и в жилах текла индианская и даже кавказская кровь. Она вступила в трио Принс Роджерс, попела с ними несколько лет, а потом вышла замуж на Джона Нельсона и покинула группу. Она дала кличку своему мужу по названию группы, а первый сын, родившийся в 1958 году получил уже такое настоящее имя. Дома и на улице его прозвали Шкипером. Мэтти и Джон разошлись через 10 лет после его рождения, и после этого Принс начал свои скитания.

«А вот здесь живет моя мама» - говорит он, кивая на ухоженный домик и подстриженный газон. «Мои родители живут совсем рядом, но они не разговаривают друг с другом. Я унаследовал мамину дикую сущность; она такая всегда. А мой отец всегда отличался строгостью; он увлекается только музыкой. Мой отец и я очень похожи». Смешок. «Он тоже немного чокнутый, как и я».

Практически все жители северного Миннеаполиса вышли на улицу этим вечером, чтобы насладиться летом, которое длится здесь всего 2 недели, между зимой и дорожными работами, как шутят миннеаполисцы. Пока мы едем, Принс все чаще предается воспоминаниям. T-Bird сворачивает налево к деревянной двухэтажной церкви. На церковной лестнице стоит разодетый народ и кидает рис на счастливых молодоженов, выходящих из церкви после венчания. «Сюда я ходил в детстве, - говорит Принс. – Интересно, кто женится». Толстый малыш ему машет, Принс ему тоже машет в ответ.

«Тут много всего есть, - продолжает он, поворачивая направо. – Вот здесь была школа имени Джона Хея. Туда я ходил в начальную школу», - говорит он, показывая на баскетбольную площадку. «Вот здесь живет мой двоюродный брат. Вот здесь я играл каждый день, когда мне было 12, на этих улицах, вон там футболил. А вот его отец, там, на лужайке».

Когда-то на этих лужайках сам Принс развлекал своих сверстников, изображая двух борцов Вечона Дикую Собаку и Крашера. Чтобы развлечь себя, он научился сам играть на нескольких инструментах. Когда ему было 13 лет, он создал Grand Central, свою первую группу, вместе со своими одноклассниками. Grand Central выступал с концертами в местных отелях и соперничали с другими группами: Cohesion, с «буржуйского» юга Миннеаполиса и Flyte Time, которая еще пополнилась Моррисом Деем, позднее ставшей известной под именем Time.

Принс возится с магнитолой в машине. Ставит свою неизданную песню "Old Friends 4 Sale", приглушает звук. Трогательная баллада о доверии и потерях. В отличие от "Positively 4th Street", которую Боб Дилан по общему мнению назвал в честь близлежащей к Миннеаполису улицы, она грустная, но не озлобленная. «Я немного знаю о Дилане, но я его очень уважаю. Моя любимая его песня - 'All Along the Watchtower'. Я ее впервые услышал от Джими Хендрикса» - говорит Принс.

"Old Friends 4 Sale" закончилась, и мы слышим теперь "Strange Relationship", еще одна неизданная танцевальная песня. «Вам не надоело? – спрашивает Принс. – Один раз я как-то ехал на машине с одним известным рокером в Лос Анжелесе и он всю дорогу слушал свою музыку по несколько раз. Если вам надоело, скажите».

Он поворачивает на Плаймауф, главную улицу на севере Миннеаполиса. Когда убили Мартина Лютера Кинга, все жители на Плаймауф авеню вышли на улицу с протестом. «Мы обычно здесь ходили в МакДональдс. У меня тогда не было денег, и я просто стоял снаружи и вдыхал запах еды. Нищета заставляет людей быть злыми, показывает их с худшей стороны. Я был очень озлобленным, когда был молодым. Я был неуверен в себе и постоянно на кого-нибудь нападал. Девчонки со мной не уживались и пары недель. Мы постоянно спорили».

Напротив МакДональдса Принс указывает на телефонную будку и вспоминает, как, будучи подростком, он воевал со своим суровым и непримиримым отцом. «Вот здесь я ему позвонил и просил его взять меня обратно домой, после того, как он меня выбросил на улицу. Он отказал мне, и тогда я позвонил сестре и попросил, чтобы она попыталась его уговорить. Она позвонила ему, а потом сказала мне, чтобы я перезвонил и попросил прощения, и что тогда он меня возьмет обратно. Я так и сделал, но он все равно мне отказал. Я сидел там, в этой будке, целых два часа и плакал. Это был последний раз, когда я плакал» - рассказывает Принс.

С тех пор прошло много лет и теперь они вместе играют в бильярд. «Как только я подписал мой первый контракт со звукозаписывающей компанией, мое имя написали на бумаге и я получил мой первый гонорар, я был готов простить ему. Как только я стал есть каждый день, я превратился в настоящую лапочку». Но потребовалось еще много лет, чтобы сын понял, через чего его отец-джазмен был вынужден пройти. Это пришло после того, как Принс переехал в свой пурпурный дом.

«Я мог сидеть наверху за пианино, а Ранди (мой повар) могла войти ко мне. И я например замечал, что ее шаги звучат по-другому, чем то, что я играл. Это просто что-то невероятное. У моего отца тоже такое есть, и поэтому ему тяжело жить с кем-то еще. Я только недавно это понял. Когда он работал или думал, внутри него постоянно пульсировала работа мысли. Это как, знаете, будто кровь у вас течет в другом ритме».

Принс паркует свою машину в аллее за опрятными домиками, останавливается за деревянным гаражом и открывает окно. Возле дерева сидит мужчина, похожий на Кэба Калловей. Джон Нельсон, одетый в новый белый костюм при галстуке, улыбается и машет. «С днем рождения» - говорит ему сын. «Спасибо!» - смеется отец. Он говорит, что не может позволить себе даже кусочек праздничного пирога. «По крайней мере, не в этом году» - говорит он, качая головой. «Я пытаюсь сбросить те 10 фунтов, которые я нажил, когда навещал его в Лос Анжелесе, - говорит папаша Нельсон, показывая на сына. – Он ест, как я хотел бы есть, но он хотя бы тренируется, а я нет».

«Слушай, может ты сам поедешь на игру, чтобы ты меня потом не отвозил домой?» - спрашивает он Принса. «Ладно», говорит он, а в это время Нельсон, похихикивая, говорит мне: «Не хотите, я вам покажу подарок, который мне подарили 2 года назад на день рождения?» Он открывает гаражную дверь и показывает темно-пурпурный БМВ, еле втиснутый в маленькое помещение. На водительском сидении лежит принсевский последний альбом, Around the World in a Day. Пока старик выкатывает машину из гаража, Принс улыбается. «Вообще-то он ее практически не водит. Он боится, что ее кто-нибудь помнет». Он показывает на свой белый T-Bird и говорит: «Он всегда был такой. Вот это он мне подарил несколько лет назад. Он ее еще купил в 1966 году. На нем было всего 22000 миль проката, когда я его получил».

Папаша врубил мотор. «Погоди!» - Принс что-то вспомнил. Он хватает кассету с заднего сидения своей машины и кричит отцу: «Я тебе тут кое-то привез послушать. Лиза (Колеман) и Венди (Мелвойн) над этим работали в Лос Анжелесе». Он кидает кассету отцу, и он ее ловит одной рукой, потом важно кивает в ответ и устраивается позади машины Принса. Всю дорогу, пока мы едем через северный Миннеаполис он машет нам рукой и улыбается, когда мы поворачиваемся и смотрим назад. Просто не верится, что безумный самоубийца из Пурпурного дождя был написан по образу Джону Нельсона.

«То, что было снято про моего отца в фильме – это часть истории директора картины и соавтора Альберта Магноли» - объясняет Принс. «Мы вставили части из моего прошлого и настоящего, чтобы было более менее правдоподобно, но в целом это просто вымысел. Мой отец никогда не держал при себе пистолет. Он никогда не ругался, и сейчас тоже, и никогда не выпивал». Принс поглядывает на машину сзади него в боковое зеркало. «Непохоже, что ему 69, да? Он крут. И у него куча подружек». Принс проезжает мимо двух мальчишек на великах. «Привет, Принс» - говорит ему один из них, когда машина поравнялась с ними. «Привет. Как дела?» - спрашивает шофер, слегка кивнув.

Проезжая мимо старых соседей, поливающих газоны и играющих в кегли, самый известный сын северного Миннеаполиса рассказывает о своей родине. «Я бы никогда не переехал. Мне тут так нравится. Я могу выйти погулять и на меня никто не напрыгнет. И мне нравится, что если я тут выхожу в какой-нибудь клуб, на меня никто особо не пялится. И нет такого, чтобы фотографы бесконечно бы тут щелкали, а люди перешептывались: «Гляди, с кем это он тут?»

Мы подъезжаем к повороту из Миннеаполиса на загородный Эдем Прерию. Принс достает еще одну кассету и смотрит в боковое зеркало. Папаша Нельсон все еще едет сзади. «Моему отцу трудно даются эмоции» - говорит Принс, выезжая на автостраду. «Он никогда не говорит «Я тебя люблю» и когда мы обнимаемся или что-то вроде того, мы сталкиваемся всегда лбами, как, знаете, в старых фильмах с Чарли Чаплином. Но раньше, когда я был моложе, он всегда говорил мне, чтобы я был осторожнее. Он мне говорил: «Если с тобой что-то случится, я этого не переживу». Сначала я тогда думал, что это были просто красивые слова. Но теперь я осознал, что это был его способ сказать мне, что он любит меня».

Несколько минут спустя, Принс и его отец подкатили к большому магазину, типа склада в индустриальном районе Эден Прерии. Там уже вовсю играет the Family, рок-фанк группа, с которой Принс много работал. Группа крута, как штаны на барабанщике Джеллибина Джонсона. После последней песни, они откидываются навзничь от усталости.

Принс с отцом входят и приветствуют каждого члена группы. Принс идет к бильярдному столу, выкатывает шары и подтанцовывает в такт музыке. Папаша Нельсон одобрительно кивает музыкантам. Он берет кий и ударяет по шару. Принс, его сын, который и является отцом этой группы, улыбается.

ЗА НОЧЬ до этого, на складе, совершилось нечто необычное – Принс разбил свой трех-годичный запрет на интервью. На нем лосины, голубые сапоги и маленькое распятие на цепочке. Он немного танцует с группой, потом играет на гитаре, немного поет, и затем играет в четыре руки на кейборде с Сюзанной Мелвойн, сестрой-близнецом Венди.

Увидев меня в дверях, Принс подходит. «Привет! – шепчет он, протягивая мне руку, – не хотите ли что-нибудь поесть или выпить?» На столе перед сценой лежат фрукты и несколько пакетов с чипсами. На полке – шесть различных типов чая. Никаких наркотиков, ни алкоголя, ни кофе. Принс потом еще играет пару песен, потом следит за их игрой. Наконец он с ними распрощался и выходит на улицу к машине.

«Я не привык к этому» - бормочет он, глядя прямо перед собой. – «Если честно, я был уверен, что больше никогда не буду давать интервью». Мы едем и в течение 20 минут разговариваем о Миннесоте, и про дороги и про полицию. Постепенно его голос оживляется, он начинает жестикулировать и смеяться.

Вскоре мы, проехав мимо его второго дома, Paisley Park, сворачиваем на тихую загородную улочку к знаменитому пурпурному дому. Принс машет одинокому, безоружному охраннику за оградой. Незаметный двухэтажный домик, всего несколько ярдов от ограды, пустынен. Никаких фонтанов у фасада, никаких бассейнов во дворе и ничего такого дьявольского на нем нет. «Ну вот мы и дома. Заходите» - говорит Принс, улыбаясь.

С первого взгляда все становится на свои места. Нет сомнений в том, что журнал National Enquirer сильно преувеличил, изобразив его, как дом под семью замками, с вооруженной охраной по периметру и огромными плакатами с Мерилин Монро. Если бы какой-нибудь риэлтер вам устроил был экскурсию по принсевскому дому, вы бы подумали, что он принадлежит обычному загородному жителю, ну, конечно, увлекающимся дизайном и всякими люксусными штучками, обложив все коврами.

«Привет! – говорит Рэнди с кухни. – тебе там пришло пару сообщений». Принс благодарит ее и предлагает мне попробовать домашнего шоколадного печенья. Он набирает себе воды из кулера, с наклейкой Миннесота Северная Звезда и продолжает показывать мне дом. «Это место не тюрьма. Единственное, что здесь уживается – это господь бог, любовь и мир».

Рядом с кухней гостиная, где есть все, что ваша тетя держала бы у себя в своем доме. На стене висят семейные фотографии и фотографии друзей, в том числе есть одна с Джоном Нельсоном, играющем на гитаре. Здесь есть цветной телевизор и видеоплеер, длинный кофейный стол с красивой посудой. На крышке огромного пианино лежит белая библия.

Единственное, что не совсем вписывается в интерьер дома – двухфутовая статуя улыбающегося желтого гнома, всего покрытого бабочками, в одной из гостевых спален . Одна из самых больших бабочек как-бы вылетает из сердцевидного отверстия в гномовой груди. «Его мне один друг подарил и я его поставил в гостиной. Но потом люди стали его пугаться и я его перенес сюда» - объясняет Принс.

Если спуститься по лестнице из гостиной, вы попадете в узкий маленький кабинет, заставленный звукозаписывающей аппаратурой. Еще там стол с папками с текстами песен. «Вот здесь я записал весь 1999» - говорит Принс. На тумбочке в углу стоят 3 награды Грэмми. «Это Венди. Она получила награды за меня» - поясняет он.

Из рабочего кабинета мы перемещаемся в спальню. Там мило и абсолютно нормально. Никаких пыточных инструментов или непонятных вещей, даже нет ни пепельницы, ни пивного бара, даже завалявшегося чайного пакетика. Большая кровать, мягкий белый ковер, несколько картин в рамке, одна, кстати, фотография Мерилин Монро. Особое место в спальне отведено стерео-аппаратуре. Из окна вид на озеро. Ну а рядом хорошее место, чтобы устроиться на полу и поболтать. Вот мы и сидим, болтаем, после трехгодичного перерыва.

Потом Принс показывает мне свой клип на "Raspberry Beret". Он объясняет почему начало клипа такое бредовое, где он откашливается перед тем, как запеть. «Я просто решил, что нужно, чтобы это выглядело сумасшедше, т.е. сделать что-то, что никто раньше не делал». Он замолкает на мгновение, задумавшись. «Я один раз включил МТВ, посмотреть премьеру этого клипа, и Марк Гудман в то время беседовал с одним парнем, который первым расшифровал сообщение, записанное задом наперед в 'Darling Nikki'. Они пытались придумать, что у меня зашифровано в этом кашле. Я тогда повеселился очень». Он опять замолкает. «В принципе, я не виню его за то, что он это задумал. Мне это нравится даже. Я всегда вставлял в свои песни такие секретные зашифровки. И всегда буду».

Потом он вставляет видеокассету с "4 the Tears in Your Eyes", которую он недавно передал на Live Aid folks для большого шоу. «Я надеюсь им понравится», говорит он.

Звонит телефон, Принс отвечает с кухни. «Мы там будем через 20 минут», говорит он, вешая трубку.

Он спускается с лестницы, улыбаясь и разминая шею. «Только переоденусь». Через несколько минут он возвращается, уже одетый в другой полукомбинезон цвета пейсли. «это единственное, что у меня есть». А как же боты? «Люди говорят, что я ношу каблуки, потому что я маленького роста» - говорит он, смеясь. – «но я ношу их, потому что это нравится женщинам».

НЕСКОЛЬКО МИНУТ СПУСТЯ мы уже едем к клубу 1-го авеню. Принс рассказывает о судьбе самой известной достопримечательности Миннеаполиса. «До Пурпурного дождя все, кто приходили к 1-ой авеню, знали нас и это было как большое веселое шоу с переодеваниями. Люди одевались как хотели и выглядели клево. Знаете, когда вы находите свой стиль, то вы уже перестаете смотреть, как одеваются другие. Вы просто остаетесь самим собой и вам удобно», рассказывает он. Ну, а потом вышел фильм. «После премьеры сюда стали приезжать туристы. Куча туристов. Это было что-то жуткое, знаете, заходите в клуб, а там повсюду: «О! А вот и он!» Было странновато. Когда я там был, я думал: «М-да, раньше, конечно, такого не было». Сейчас однако потоки туристов начинают иссякать. По словам Принса, который посещает 1-е авеню дважды в неделю, чтобы потанцевать, если он, конечно, не занят с большими проектами, 1-е авеню начинает походить на само себя, как в старые добрые времена. «В молодости мы часто тут околачивались. А теперь новая армия, как говорится, приходит на нашу смену. Фэмили уже здесь, Мазарати тоже, и вот кстати Шейла И со своей группой тоже придут. Клуб скоро будет такой, какой он был раньше».

Пока мы припарковываемся около входа к 1-ой авеню, толпа зевак торчит на улице, причесывается, курит и держится за руки. Интерес нарастает, когда Принс вылезает из машины. «Вам куда – в ВИП зал?» - спрашивает вышибала. «Нее, я хочу потанцевать» - отвечает Принс.

Недалеко от сцены стоят члены Фэмили, расслабляясь после ночной репетиции. Принс подходит к группе, смеется, целуется, обнимается. Он и еще трое членов группы начинают потом танцевать. Многие люди в клубе редко обращают на него внимание, или делают вид, что не видят его. Редко кто обернется посмотреть, что делает Принс, а так все заняты танцами.

Через час он уже опять в пути из центра. Две блондинки едут на папочкином порше, проезжают мимо нас. Принс хихикает, подъезжает к их машине, опускает окно и бросает им в кабину пинг-понговый шарик. Они оборачиваются, чтобы посмотреть, что за придурок кидает в них пинг-понговые шарики на шоссе в 2 часа утра, и когда они видят, кто, у них отвисают челюсти, они машут и дудят. Принс поднимает окно и улыбается, машина уносится вдаль.

Мы давно уже едем по шоссе, вокруг тишина, направо – озеро Цедар. Этот город – моя свобода, говорит Принс. «Я чувствую себя заключенным в темнице, когда я слишком много думаю и не могу заснуть из-за всего того, что происходит у меня в голове. Ну, типа как, знаете: «можно сделать это, можно сделать то. Можно поработать с этой группой…когда мне сделать это или то?» Очень много всего в башке. И еще женщины. А мне же еще есть надо. Как бы я хотел вообще никогда не есть!»

Несколько минут спустя он подвозит меня к моему дому. Я вижу, как он затем останавливается на светофоре возле Лейк Стрит. Налево ведет дорога к ночному Миннеаполису, направо – в пригород, к его пурпурному дому. Принс поворачивает налево, к горящим огням города, которого он никогда не покинет.

Часть вторая. 1991

ТЕЛЕФОН ЗАЗВОНИЛ в 4:48 утра.

«Привет, это Принс» говорит бодрый голос где-то снизу из отеля в Лондоне. «Я тебя разбудил?» Хотя мы все знаем, что Принс вообще должен когда-то спать, но никто этим летом на Европейском турне Nude Tour не мог точно сказать, когда. Он производит впечатление ночного жителя, а его полу-вампирский образ жизни стал частью мифа о гении-одиночке, проводящего ночь за работой, еще с тех пор, как он учился в неполной средней школе на севере Миннеаполиса, в основном заселенном афроамериканцами. «Все, кто окружал меня тогда, знали, чем я занимаюсь в это время», вспоминал Принс. «Я работал. Пока они спали, я вовсю писал музыку. А когда они просыпались, у меня уже была новая песня. И я все по-прежнему такой же, как был раньше». В доказательство он достал помятую записную книжку, которую он всегда с собой носит. Она была пустой до начала майского турне, а теперь была почти исписана новыми песнями, всего 21, аккуратным ученическим почерком. Он еще трудился над своим новым фильмом Graffiti Bridge, который должен выйти на экран в ноябре этого года. В суете гостиничных обзвонов и гримерных у него возникла идея. «Когда-нибудь, - сказал он, - я буду работать только над одним проектом и вообще не буду никуда спешить». Несмотря на сумасшедший ритм жизни Принс еще не потярял чувство такта. Он не стал бы звонить так поздно, если бы у него не было что рассказать интересного. К тому же он уже отослал несколько новостей, и еще объяснение его ночной приступа совести несколько лет назад, после которого он не только запретил к изданию печально известный Black Album, но и еще решил изменить саму тактику написания песен, что во многом перевернуло его жизнь. Кризис никак не повлиял на его веру, сказал Принс, а всего лишь на понимание того, что пора прекращать быть злым и ожесточенным. «Я вообще раньше постоянно отфутболивал людей, отрезал из моей жизни и даже не оборачивался им вслед, - говорит он. – Половина из того, что они наговорили обо мне – правда». По его словам, все то, что он считает ложью – это что люди писали про его музыку. До сей поры. Пока он играл в Лондоне на концерте, ему переслали по факсу несколько свежих рецензий на его новый альбом Graffiti Bridge. То, что Принс прочитал в Нью Йорк Таймс, его поразило. «Наконец-то они начали понимать» - говорит он по телефону из Веллингтон Сьют, из которого он сделал практически свою студию – перенес туда весь свой гардероб, съемочную технику, стерео и рулоны с постерами Билли Холидей и Джуди Гарланд. «Это просто невероятно, - говорит он опять, - но они начали понимать!» В этом случае они – это члены рокерской интеллигенции, которые попеременно то распинают его, то возносят до небес. В прошлом он высмеивал своих профессиональных переводчиков как "маменькины сынки" и "костлявые очкарики." А два дня до этого стало очевидным, что вот эти его эпитеты начинают постепенно уходить в прошлое. «Критик мне ничего нового сказать не может, - говорил Принс раньше. - Если, конечно, он сам не музыкант. Но я просто ненавижу читать статью какого-нибудь парня, который просто сидит там у себя за столом и думает обо мне. Типа: «Он вернулся и он черный» или «Он вернулся и он плохой». Просто бред! А теперь, после выхода Graffiti Bridge они пишут, что я вернулся в своем более традиционном репертуаре. Вообще-то таких песен как 'Thieves in the Temple' и 'Tick, Tick, Bang' я раньше не писал». Хотя разве его не удовлетворили почти восторженные рецензии об альбоме? «Это не одно и то же, - говорит Принс. – Никто же не пишет о текстах песен. Может, мне стоит сделать вкладыш с текстами».

А теперь он звонит мне, в предрассветном Лондоне, чтобы сказать, что он ошибался. «Они начали понимать, - еще раз повторяет он, несмотря на то, что статья в Таймс разгромила текст его песен с нового альбома. Но это ничего, говорит он, «главное – что они уделяют мне внимание». С этими словами он вешает трубку и возвращается к своей записной книжке.

*****

ПРОШЛО 5 ЛЕТ с тех пор, как Принс открыл передо мной дверцу своего кадиллака Thunderbird 1966 и взял с собой на 3-дневную обзорную прогулку по своему родному городу, который он никогда не покидал. Когда я наконец вышел оттуда, я чувствовал себя Мелвином Даммаром, обыкновенным молочником, который утверждал, что его однажды взял к себе на обордаж необыкновенный Ховард Хьюз и прокатил по пустыне Невады. Никто тогда не поверил Мелвину, и я также подумал, что никто и не поверит, что Принс наконец-то приземлился на планету Земля.

Это не то, чтобы Принс показал какие-то признаки неловкости из-за своей новой «звездности». С глазу на глаз он вел себя оживленно, шутил и высказывал заинтересованность. Но стоит ему появиться где-нибудь в обществе, даже в таком гостеприимном месте как миннеаполисский клуб First Avenue, как он сразу же напрягается при одном виде ротозеев, его лицо каменеет, а голос сменяется на какой-то бубнеж. Хотя сегодня, похоже, он стал более открытым и расслабленным. «У тебя всего несколько выборов, когда ты в таком положении», - говорит он, вспоминая свой первый год после Purple Rain. «Можно жутко переживать по этому поводу и всех в этом винить, или можно просто признать жизнь такой, какая она есть и попытаться полюбить ее. Я до сих пор учусь на моих ошибках. И я думаю, что это на всю жизнь. Мне кажется, что я сейчас стал намного лучше». Это вовсе не значит, что Принс стал этаким Дейлом Карнеги – звездной болезни у него еще хватает. Но что-то все-таки изменилось: его мировоззрение уже, похоже, не зацикливается на таких вещах, как размер чьих-то каблуков. «Быть крутым – значит, быть в гармонии с самим собой, - говорит он. – Все, что нужно, это спросить себя: «Есть ли кто-нибудь, кого я боюсь? Есть ли такой человек, при виде которого я начинаю нервничать?» Если таких нет, то все хорошо».

Хотя многое в нем осталось прежним. Например, Принс все еще весельчак. («Вы всегда можете пересмотреть условия контракта. Просто входите и говорите: «Знаете, я вообще-то хочу, чтобы мой новый альбом был в стиле кантри»). И он все еще такой же нахальный и самодовольный как раньше. «Я больше не хожу на всякие вручения наград, - говорит он. – Я не хочу сказать, что я лучше других. Просто ты будешь сидеть там на вручении Грэмми, а выберут U2. И ты подумаешь: «Тааак, минуточку. Я ведь тоже могу это сыграть. Я же играл La Crosse [Wisconsin], когда был молодым. Это же было классно, верно? Зато они не могут сыграть 'Housequake.'». И он до сих пор быстро схватывает и запоминает какие-то моменты и события в истории. Например, он спокойно может цитировать куплеты или из биографии Литтл Ричарда или Джерри Ли Льюиса, и при этом он может совершенно игнорировать тот факт, что о его собственной жизни можно написать целую энциклопедию. Ему известно все, что происходит на Ближнем Востоке, начиная с кризиса, который он связывает с предсказаниями Нострадамуса и кончая политикой Джорджа Буша. Но он пока еще не слышал о 2 Live Crew.

Все еще чувствуется, что он переживает эмоциональную драму. «Что будет, если все меня покинут? – спрашивает он. – Тогда я останусь один на один с самим собой, и я буду вынужден сам о себе заботиться. Вот почему я стараюсь себя огородить». Принсевские клеветники могут расценить эти слова как классическую паталогию шизофреника. А его сторонники наоборот бы сказали, что это нормальная защитная реакция человека, которого его любимый папочка вышвырнул на улицу в возрасте 14 лет. Сам же Принс скорее похож на Папая, чем на Фрейда, когда он анализирует самого себя. «Я такой, какой я есть. Если я чувствую, что мне нравится моя музыка, то значит, она должна нравится и другим» - говорит он. Ну и наконец, самое главное в Принсе, что не изменилось с годами. «Я играю музыку. Я делаю альбомы. Я снимаю фильмы. И я не даю интервью».

А что ж мы тогда сейчас делаем? «Просто болтаем» - говорит он. Т.е. его запрет на интервью включает в себя запрет на запись разговора, или всяких заметок и даже нельзя с собой брать список вопросов. От этого он зажимается, поясняет он, и тем более это будет означать, что он делает что-то, что он не должен делать.
Принс клянется, что он старается не делать из себя важную персону. Просто он хочет избежать того, что «за В пойдет А, а за ними и строчка за строчкой, где я либо себя защищаю либо пытаюсь удалить всякие россказни, которые мне люди рассказали обо мне». Независимо от того, что он мог бы рассказать в обычном интервью, продолжает он, все равно бы все это в конечном счете выглядело дурацко. «Недавно в одном журнале мне обещали, что если я отвечу на 5 простых вопросов, то они выдадут мне первую полосу. И первый вопрос был – Каковы Ваши представления о Боге? Ну вот как после такого вопроса не попасть впросак?» - рассказал он. Это верно. Но разве он не боится, что его будут неправильно цитировать? Нет, отвечает он мягко, глядя на зачехленный магнитофон на столе перед ним. Когда Принс говорит «нет», поджав губы и слегка покачивая головой, то это исключает какие-либо сомнения. И все же, он особо не распространяется про Ким Бейсинджер («На самом деле я ее не так уж хорошо знаю») или кого-то, с кем он встречается на данный момент («Я об этом никогда не говорю на людях. Мои друзья вообще удивляются, когда я их представляю кому-то, с кем я встречаюсь»).

«А ты бы действительно лучше бы себя чувствовал, если твои слова сразу бы записывали?»

«Нет».

«Ну ладно».

*****

НЕСКОЛЬКО НОЧЕЙ СПУСТЯ, Принс мучается со своим почти готовым фильмом, прилаживая и склеивая всякие детали. «Знаете, это как люди ходят и говорят: «Вот это вот Принсевская большая авантюра», - говорит он, сидя на полу своего гостиничного номера в Лондоне, перематывая видеоряд со своего самого свежего клипа. «Какая авантюра? Я сделал 7-миллионный фильм за чьи-то деньги, и сижу его сейчас и добиваю».

Принс останавливает запись на моменте, когда королева гаспела Мейвис Стейплс высовывается из окна в миннеаполисском клубе Seven Corners, и пытается унять ночную разборку на улице. Такое впечатление, что повествование фильма происходит в 50-е годы, когда Seven Corners был настоящим рассадником всяких любителей джаза в Центральной Америке. На самом деле клуб был воссоздан в студии Paisley Park и производит впечатление какого-то мюзикла Джин Келли. «Ну да, дешевка! – смеется Принс. – Но вообще-то это нормально. Это напоминает мне, как мы раньше делали Dirty Mind. Но вот если бы у меня был 25 миллионный бюджет! Что бы я сделал бы…Но если нужно, то я его достану».

Кино-жаргон уже стал частью его речи. Его любимый режиссер Вуди Аллен, «потому что я люблю тех, кому достается чистовой проход». Постепенно фильмы находят свое место в его философских высказываниях. «Если тобой в жизни движут деньги или гордыня, то ты кончишь свои дни, как тот парень, которого избили на траве в конце Уолл Стрит. Он всю жизнь чего-то крутился, продавал, а потом – бац! Вот как это было».

Он учился и учится на своих ошибках, когда делал фильмы, говорит он. «Хотя я ни о чем не жалею по поводу сделанного мною Under the Cherry Moon. Я понял, что я не могу снять то, что было написано не мной». Когда он участвовал в «Бэтмене», то время от времени имел возможность наблюдать за процессом снятия фильма. Он обычно стоял в сторонке, сочиняя музыку к фильму и смотрел. «На директора Тима Бартона столько было навешано, - рассказывает Принс, - что я просто подходил к нему и спрашивал: «Да, мистер Бартон, чем вам помочь?» Бартон привлек его к съемкам фильма по рекомендации Джека Николсона, который уже много лет является принсевским фанатом. Принс же сам никогда раньше не встречался с ним. Он потом признался, что фигуру "Partyman" навеяла ему первая встреча с Николсоном на съемках. «Он тогда просто вошел, сел и положил ноги на стол. Вот это было круто, - говорит Принс. – Он мне напомнил Морриса (Дэя) – и как-то сразу я придумал эту песню». По его словам, если Graffiti Bridge не будет каким-нибудь блокбастером, то и хорошо. «Я же не могу всех удовлетворить. И у меня не было замыслов делать из него Крепкого Орешка 4. И потом я не хочу быть Фрэнсисом Фордом Копполой. По мне это должен быть такой обычный рок-эн-рольный фильм как делали в 50-е годы». К сожалению все ведет к тому, что фильм скорее всего будет напоминать печально известный «План 9 из Космоса» 1959 года. «Ну и ладно, - говорит Принс. – Может, не до всех это дойдет. Они же говорили, что Purple Rain не выйдет на экраны. А теперь я еду на работу каждое утро в мою собственную большую студию».

Graffiti Bridge предполагался быть этаким толчком для возрожденной группы Time, а Принс должен был оставаться за камерой. Однако Warner Bros.не пожелали такого развития сценария, и Принсу пришлось вписаться в новый фильм. Позднее люди, посещающие Paisley Park, уверяли, что видели версию сценария, которая была ужасно запутана. «Это было всего лишь попытка написать что-нибудь стоящее. 30 страниц мы написали вместе с Ким, - рассказывает он. – На самом деле Graffiti Bridge – это совсем из другой оперы».

Так же как и в Пурпурном дожде, Принс фигурирует в сценарии как музыкант по имени Кид. На этот раз он уже в доле с Seven Corners владеет другим клубом Glam Slam, и одновременно тягается с Моррисом Дэем, который все так же в своем репертуаре коварного соблазнителя и дурачка. Это схватка добра со злом или схватка двух групп за душу Glam Slam. Главную женскую роль в фильме сыграла доселе неизвестная Ингрид Чевез - единственная из бывших принсевских пассий, которая не выглядит так, будто ее заказали из каталога. Итак, смешав таланты гаспел-группы Staples, возрожденной Time, старика Джорджа Клинтона и 13-летнего протеже Квинси Джонса Тевина Кэмпбелла – и мы получаем «совсем другое кино», по словам Принса. «Нежестокое кино. Никого там не убивают».

Невозможно судить Graffiti Bridge по отдельным сценам. Хотя в целом они очень хороши. Принс перематывает до момента, когда Дэй пытается соблазнить Чевез на искусственно построенном Мосту Граффити. Когда Принсу весело, а это обычно всегда, когда на экране появляется Моррис Дэй, он начинает аплодировать, мотать головой и прыгать на кресле. «Я надеюсь, что Моррис вытянет весь фильм. Он же все еще думает, что может меня побить!» Принс нажимает на перемотку вперед в поисках новой сцены с Time. Пока он вспоминает те года, когда он руководил этой группой. В качестве пособия по правильному поведению на сцене он показывал членам Time документальные кадры с Мухаммедом Али во время боя со старым боксером Сонни Листоном. «С тех пор – это единственная группа, которая может выбить из меня дух» - сказал Принс. Это так странно слышать от него такие ностальгические и ласковые слова по поводу Дэя и его группы. Дэй вообще, помнится, покинул Миннеаполис сразу после Пурпурного дождя, обливая грязью диктаторские замашки своего босса. А теперь Принс говорит, что он совершенно не помнит, как они обратно помирились.

Однако обиду Дэя на его занудство он еще помнит. «Все мое вот это поведение началось в юности, когда я работал с людьми, которые занимались не совсем тем, чем нужно. Мне приходилось делать и их работу тоже, контролировать все, т.к. большинство из них не знали, что от них вообще требуется,» - поясняет Принс.

Все помнят ту известную историю, когда Принс уволил тогда еще неизвестных миру Джимми Джема и Терри Льюиса из Time в 1982 году. Джем и Льюис тогда внезапно уехали с турне группы, чтобы записать свой первый альбом для SOS Band. Им пришлось задержаться на один день из-за бурана в Атланте и поэтому они пропустили репетицию. Когда они возвратились, им указали на дверь. Они пролетели мимо Пурпурного дождя, им пришлось скитаться без работы, но вскоре они заделались продюсерами и начали искать клиентов. С тех пор они спродюсировали целую кучу артистов от Джанет Джексон до Херб Альперт, достигнув славы на миннеаполисской музыкальной сцене. «Я был плохим парнем, - говорит Принс. – Но я не увольнял Джимми и Терри. Моррис тогда меня спросил, что бы я сделал в его ситуации. Это же была его группа».

Несмотря на ссору, он не питает неприязни к своим бывшим коллегам, которые теперь добились заслуженной славы и успешно работают на своей Flyte Time студии. «Мы друзья, - уверяет Принс. – Мы с ними как братья. Джимми всегда разрешал мне организовывать всякие мероприятия здесь в Миннеаполисе, и меня это радует. А Терри более равнодушный такой». А как насчет их музыки? «Ну, Терри с Джимми не довлеют к музыке Миннеаполиса. Их цель – из каждого сингла делать хит. Это, конечно, ничего, но мы просто разные люди, вот и все». С этими словами Принс перематывает пленку с Graffiti Bridge до момента, когда Time исполняет "Shake!". Эта сцена напоминает Басби Беркелей, если бы он еще мог срежиссировать фанк. По словам Принса, The Time прошла через огни и медные трубы, воссоединившись, чтобы доказать качество исполнения. «Они распались, потому что у них кончились идеи», говорит он. «Они разошлись и стали делать что-то свое, а теперь они просто угрожающе сильны». К нему тоже когда-то приходила в голову такая мысль, когда он порвал с Revolution. «Я чувствовал, что нам надо расти. Нам нужно было играть разную музыку с разными людьми. А потом мы могли бы снова воссоединиться и быть в восемь раз сильнее, чем прежде. Нет такой группы, которая способна на все. Например, вот эта группа, которая у меня сейчас, играет фанк. С ними я могу исполнять 'Baby I'm a Star' хоть всю ночь! Просто мне нужно немного менять скорости и они исполнят что-то совсем другое, фанковое. С Revolution такого не проходило. У них был другой звук, более электрический и холодный. Revolution могла зажечь под 'Darling Nikki,' а это одна из самых моих холодных композиций. Но вот например с этой группой я не мог бы это так исполнить». Разрыв с Revolution проходил очень тяжело. Сегодняшние отношения Принса с его бывшими лучшими подругами Венди Мелвоин и Лизой Колеман до сих пор остаются очень напряженными. «Когда я разговариваю с Венди и Лизой, то это стало уже вот так» - и он показывает, как ладони у него расходятся в разные стороны. «Они до сих пор не простили меня, говорят про меня всякий негатив, и это меня огорчает. Но я их знаю, они были такими отважными, замечательными людьми. Если честно, я не понимаю, почему они так обижены». Насколько мы поняли, Принс предложил им какие-то советы, а они не послушали. Когда они делали свой первый клип, он им порекомендовал сделать что-то безумное, например «выскочить к микрофону в клубах дыма или что-то в этом роде». Но когда он посмотрел их клип, там просто сидела Венди и играла на гитаре. «Когда вы только начинаете, вам нельзя такого делать. Просто дети, которые смотрят MTV, это не воспримут. Они лучше рекламу посмотрят». Его слова свидетельствуют скорее о скорби, чем об обиде. «Венди и Лиза будут искать свою музыку и решать, что им дальше сочинять», говорит он и грустно качает головой. «Я не понимаю, почему они так обиделись на меня. Я правда хотел бы знать, но не могу».

*****

Во Франции, Ницце, удушающая летняя жара, и Принс репетирует на полностью пустом футбольным стадионе. Он и его группа проходят саунд-чек, отыграв уже более часа из Джона Ле Хукера "I'm in the Mood" до обычного джэм-сейшена в "Respect." После репетиции он удаляется в кулуары стадиона переждать ночь. Там он садится в кресло и врубает магнитофон, чтобы прослушать старые версии песен, которые он написал для турне. Принс говорит, что первая песня, "Schoolyard", про «первый раз». Она забавная и фанковая. В ней поется о 16-летнем пареньке, который пытается соблазнить девчонку на фоне мелодии из альбома Tower of Power. «Я думаю, что в ней есть то, что относится к любому человеку», уверяет он.

Хотя это не спасет песню от того, что на нее навесят ярлык о содержании ненормативной лексики. «Мне все равно, - говорит Принс. – Я думаю, что родители имеют право знать, что слушают их дети». Поначалу это шокирует – особенно слышать это из уст человека, который когда-то написал песню про онанирующую женщину в коридоре отеля. Но Принс признает, что он вовсе не стал пуританином, просто теперь он изменил свой образ подачи эротического материала. Изменения произошли, как он говорит, после того, как он закончил работу над Black Album в 1987 году. Альбом не вышел в прокат не потому, что на этом настояла фирма звукозаписи, или что качество песен было низким. Он сам его забраковал, говорит он, и все из-за одного особого происшествия ночью, когда произошло много всякого негатива. Он не хочет углубляться в подробности, говоря только, что он тогда увидел слово БОГ. «И когда я говорю о боге, я не имею в виду такого дядьку с бородой и в рясе, который сходит на землю. Для меня он во всем».

«Раньше я был намного злее, чем сейчас, - продолжает он. – И все это отразилось в том альбоме. Я вдруг понял, что человек может умереть в любую минуту и его бытие будет оценено по самым последним делам его. Поэтому я не захотел, чтобы меня оценивали по этому злобному, горькому всплеску энергии, прозвучавшему в альбоме. Я многое из него вынес, и я не хочу обратно».

Начиная со следующего альбома, Lovesexy, Принс стал себе намного симпатичнее. «Я замечательно себя чувствую и я хочу выразить радость в моих песнях. Я, конечно, иногда пишу что-нибудь злобное, вроде 'Thieves in the Temple.' Но это не то, что я хочу. Это нехорошо». Он анализирует реакцию слушателей на каждый альбом, сделанный за последние несколько лет. «То, что люди говорили о Sign o' the Times, было: «Да, в нем есть пара классных песен, и еще пара экспериментов». Я ненавижу это слово – это похоже на то, что ты что-то не окончил. Они должны понять, что это было сделано для того, чтобы придать живости двойному альбому. А Lovesexy был своего рода ментальное путешествие, этакий психоделический фильм. Либо ты врубался и тебе он нравился, либо нет. Ну, и еще, конечно, обложка альбома. Люди смотрели на нее и кривились и не понимали, что это как зеркало. Graffiti Bridge был скомпанован из нескольких старых и новых песен. В нем нет никаких экспериментов или что-то в этом роде. Но я хотел бы знать, как он соотносится с другими альбомами. Я всегда движусь вперед, всегда пытаюсь удивить самого себя. Я не имею в виду обязательно сделать хит. Уже со второго альбома я знал, как их делать».

Но это не означает, что Принс уже не воспринимает добрый старый хит № 1, особенно если он сам его написал. «Да просто здорово!» - восклицает он, когда я его спросил про версию "Nothing Compares 2 U" Шинеад О’ Коннор, которую он написал в 1985 году для Family. Он не жалеет, что не смог спеть эту песню до О’ Коннор? «Да нет. Я во всем ищу универсальность. Просто мы сначала ее сделали, она у нас, видимо, не прижилась, а теперь ее использует кто-то другой». Будучи необычайно продуктивным и занятым собственной музыкой, Принс еще успевает работать с такими несоизмеримыми талантами, как Мэвис Стейплс, Джордж Клинтон и Бонни Райтт. «Самое лучшее, что есть в продюссировании – это то, что у нас так много талантливых людей и им не хватает только толчка» - говорит он. «Без него они бы не вышли из тени». Больше всего он говорит о своем сотрудничестве с Райтт. «О, эти музыкальные сессии, так было здорово!» - говорит он. Но ничего не вышло – Принс берет на себя вину за этот факт. «Вообще не было никакой причины, из-за которой ничего не пошло. Просто я тогда работал сразу над несколькими проектами и у меня было мало времени заниматься с ней. Вот это типично я – начать с пятью разными проектами и закончить только с двумя. Я как-раз над этим работаю – терпение и планирование».

Сейчас в свободное время он слушает рэп. Ему он нравится: он недавно подписал контракт с рэпперами Т.С.Эллис и Робин Пауэр на запись под лейблом Paisley Park, но он отрицает, что собирается писать песни для М.С. Хаммера. «Мне нравится его музыка. Мы с ним общались, но говорили не про сотрудничество» - говорит Принс. Еще, конечно, ему нравятся Мадонна, Майкл Джексон, Патти ЛаБелл и Бетт Мидлер. «Вообще-то я не очень-то увлекаюсь Брюсом Спрингстином, но я уважаю его за талант».

Принс и Спрингстин частенько обмениваются любезностями; вспоминая концерт Спрингстина несколько лет назад, Принс не удержался, чтобы не похвалить, как его соперник умеет держать публику – «его фанаты никогда в жизни никуда от него не уйдут, а уж я-то их перехватить точно не смогу», смеется он. А как он сравнивает его тактику на сцене? «Точно не знаю, - отвечает Принс, - но вот был момент, когда его группа начала куда-то разбредаться. Спрингстину стоило только взглянуть на них строго, как они тут же построились!» Сам же Принс надеется только на себя. «Мне нравится музыка других и мне интересно, что происходит вокруг, - говорит он, - но я редко ее слушаю. Если я, например, еду в машине куда-то, я слушаю только мою музыку. И только новую. Так было всегда».

Принс подходит снова к стерео и ставит кассету с его последними творениями. Он останавливается на композиции с Рози Гейнс, новой клавишницей и вокалисткой в его группе, которая возможно скоро засияет рядом с Принсем.

«Грандиозно, - говорит он, покачивая головой. – Просто грандиозно».

*****

Еще один душный вечер, но уже на другом футбольном стадионе, на этот раз в Люцерне, Швейцарии. В гримерках все чисто, как в церковном саду – наркотики давно под запретом, не говоря уж о сигаретах. Члены принсевской группы покамест развлекаются в холле. Гейнс имитирует подругу Дональда Дака. «Помолчи-ка, дружок! Что случилось, детка?» – крякает она, обращаясь к своему коллеге-клавишнику Мэтту «Доктору» Финку. Финк, единственный из Revolution, кто уцелел после распада группы, только что вычитал в USA Today, что на группу 2 Live Crew сделали пародию, и она стала называться 2 Live Jews. Финк начинает читать речитативом со своей еврейской интонацией. В углу сидит Майкл Блэнд и сосредоточенно читает копию карманного Ницше. По-моему, 20-летний Блэнд – это единственный член группы, который выглядит угрожающе из-за своих размеров. А на самом деле он безобиден, как бабочка. До сих пор живет с родителями в Миннеаполисе и играет на барабанах в церкви. «Ницше крут, - говорит Блэнд, откладывая книгу. – А вот Шопенгауэр – просто ни в какие ворота не лезет!» В холле сидят, развалившись, Мико Вивер, гитарист, и Леви Сизер Джуниор, задумчивый бассист, которому поручили общаться с европейской прессой по поводу этого турне. The Nude Tour состоит сплошь из хитов, с чистой арранжировкой и без всяких сумасшедших костюмов, как это было на Lovesexy tour.

Принс в это время торчит за закрытой дверью недалеко от его группы. «Дети специально годами копили деньги на концерт, и я хотел бы им дать, что они хотят. Когда я сам был маленьким, я не хотел, чтобы Джеймс Браун пел что-то, чего я никогда не слушал. Я хотел, чтобы он исполнял знакомые песни, под которые можно было бы танцевать» - говорит он. Пока он не планирует переезжать с концертами в Штаты. Причина – побыстрее вернуться в Миннеаполис в студио, т.к. Warner Bros. закачивает огромные деньги в Paisley Park Records, что означает, что Принс обязан наконец-то «сесть за стол и начать трудиться на новые альбомы». Буквально несколько лет назад пошли слухи, что Принс в затруднительном финансовом положении. Однако в 1989 году журнал Форбс признал, что Принс заработал 20 миллионов долларов прибыли, а Нью Йорк Таймс сообщила недавно, что его звукозаписывающая компания вполне кредитоспособна. «У нас все нормально» - говорит Принс.

У него есть и другие причины рваться домой. Принс хочет запустить киносценарий, над которым он работал с Джильбертом Дэвисом, своим лучшим другом, главным помощником и владельцем будущего миннеаполисского клуба Glam Slam. Принс одолжил клубу не только название, но и мотоцикл, на котором он рассекал в Пурпурном дожде и некоторые из своих исторических гитар. «Glam Slam будет крут. Это будет запоминающийся проект! Я всегда хотел, чтобы у меня было место, куда я мог бы спокойно прийти и где играли бы мою музыку, чтобы я мог бы просто вспрыгнуть на сцену и начать петь. А Дэвисону я помогаю вовсе не из-за кумовства. Glam Slam будет объединять Миннеаполис в национальном масштабе. Люди говорят о миннеаполисском звуке или жанре, но они даже не представляют, как это место выглядит. Я хочу, чтобы он приобрел место» - говорит Принс. Для него место до сих пор значит «дом». «Это как музыка. Здесь нет никаких предрассудков. Я знаю, что, конечно, они есть, но здесь они не так заметны. Я могу здесь поехать прогуляться на озера или пойти в магазин без телохранителей или просто гулять».

Принс извиняется и удаляется на покой перед шоу. Через некоторое время он появляется в дверях, готовый к бою. Группа тоже на подходе после небольшой спешки. Дизайнер по костюмам Хелен Хьятт возится с цепочкой, на которой такой большой крест, что Носферату бы давно уже умер от него.

«Дождь идет» - говорит Дэвисон Принсу. «Дождь идет» - повторяет Принс перед взорами тысячи зрителей. Чуть позже целая армия раздухаренных и орущих швейцарских тинейджеров ухают под первые аккорды 1999. Сначала гремят старые хиты вперемешку с традиционными танцами Джеймса Брауна. Принс поет "Nothing Compares 2 U", завывая как Уилсон Пикетт, и заканчивает ее, лежа на большом сердце, как на кресте. Рози Гейнс поет "Blues". В завершение идет 24-минутная "Baby I'm a Star", после которой Принс незаметно проскользает в припаркованную за сценой БМВ и уезжает до того, как фанаты начинают просить еще.

Чуть позже, автобус с членами группы выезжает с концерта. «Мы как Битлз!» - говорит Майкл Блэнд, хихикая и маша рукой фанатам.

*****

В ЧЕТЫРЕ ЧАСА УТРА группа и помощники в размере 30 человек влетают в третью страну за последние 24 часа. Все похожи на ходячих призраков. Никто, включая стюардов, совершенно не в состоянии что либо понимать или делать. Однако на первом ряду самолета происходит какое-то шевеление. Это Принсевская голова в наушниках. Он сидит и стучит ей по сидению и барабанит руками по подлокотникам. Сзади это похоже на то, будто кого-то казнят на электрическом стуле. Чуть ранее Принс отказался что-либо говорить о своем будущем. «Я не хотел бы сейчас что-нибудь говорить, что может потом быть использовано против меня» - говорит он со смехом. – «Мик Джаггер как-то сказал, что он не хотел бы петь 'Satisfaction' в 30 лет. Но вот ему уже бог знает сколько лет, а он все ее поет! Пит Таунсхенд однажды написал: «Я надеюсь умереть молодым». Ну и что? Он уже стар, и я думаю, он доволен жизнью».

А как насчет него самого? «Когда я молюсь богу, я говорю: «Тебе решать – когда придет время уйти. Но пока ты хочешь, чтобы я был здесь – он хлопает в ладоши – тогда я еще наделаю тут шуму!»

Пока члены его группы и помощники клюют носом, Принс не дремлет. Он слушает запись со своего концерта, и не заснул ни разу, пока они летели до Лондона.

"Принс говорит" Нил Карлен, 1986 - 1991