Главная

Интервью Rolling Stone, 26 апреля 1985
Перевод drittunge

Rolling Stone: Почему ты решил, что пришло время говорить?
Prince: Про меня много чего уже наговорили, и в основном все это неправда. Очень много каких-то несоответствий. Я не против критики, но я просто не переношу ложь. Я чувствую, что я был честен в моей работе и в жизни тоже, и мне противно выносить людей, которые просто открыто лгут про меня.

RS: Ты вообще читаешь все то, что про тебя написано?
P: Не всегда. Иногда мне передают что-нибудь забавное. Например, я недавно написал песню "Hello", которая пойдет в кавер-версию "Pop Life". В конце там есть такая строка: «Жизнь и так жестока без жестоких слов». Мне приходится сталкиваться с жестокостью по отношению ко мне. Многие так делают. Критики разгромили Стиви Вандера, когда он совершил Путешествие по Тайному миру растений. Стиви написал так много замечательных песен, а люди пишут: «Не получилось, не делай этого, мы хотим старую музыку»…Ну, я бы никогда бы так не сказал: «Стиви Вандер, твой новый альбом – фигня». (Принс ставит Вандеровский альбом в магнитофон, немного проигрывает, потом ставит новый альбом Майлза Девиса). Или возьмите, к примеру, Майлза Девиса. Ну вот что критики скажут «Дааа, Майлз исписался». Ну почему, зачем так говорить? Зачем ему это знать? Знаете, если вам не нравится, ну идите и купите себе другой альбом и слушайте его! Я недавно говорил с Джорджем Клинтоном, человек, который знает не понаслышке, что такое фанк и который многое для него сделал. Джордж сказал, что ему ужасно понравился мой Around the World in a Day. Вы знаете, как много значат для меня его слова? А не этих всяких маменькиных сынков в очках и рубашках с крокодилами, которые стучат на пишущей машинке…

RS: Ты так ненавидишь музыкальных критиков? Ты думаешь, что они тебя боятся?
P: (смеется) Нет, мне плевать. Да ладно, это я их боюсь, а не они меня! Один раз на заре моей карьеры я подрался с одним писателем из Нью Йорка, такой, знаете, худющий парень, настоящая гремучая змея. Он сказал: «Я тебе сейчас одну вещь скажу, Принс. Писатели пишут для других писателей, и в основном это прикольно быть подонком». Я просто посмотрел на него тогда и ничего не ответил. Но потом я подумал: а каково это быть на его месте. И понял, почему он так сказал и делал. Я его понял. Они могут делать, что захотят. Ну и я тоже, собственно. Я могу нарисовать любую картину в моих альбомах. И я могу это повторить в любом деле, которым я когда-либо занимался.

RS: А что же ты рисовал в 'Around the World in a Day'?
P: (смеется) Я слышал, что некоторые утверждали, что этот альбом – просто чепуха какая-то. И то, что многие его не поняли, - это потому, что я вовсе не собирался быть каким-то волшебником. Paisley Park есть в сердце каждого. У меня нет ключа к этому. Я просто хотел этим сказать, что люди должны обратить взор внутрь себя, чтобы попытаться отыскать истину. Истина есть в каждом из нас. Никто не идеален, но мы можем стараться. Может, нам никогда не удастся это сделать, но лучше стараться, чем сидеть сложа руки.

RS: Да, звучит религиозно.
P: Да? Хорошо, я могу рассказать тебе одну историю с Венди. Один раз мы летели в турне, а Венди очень боится летать. Она села в самолет и начала дико паниковать. Я даже испугался за нее. Я попытался ее успокоить шутками, но ничего не помогало. Тогда я подумал и спросил: «Ты веришь в бога?» Она ответила да. «Ты доверяешь ему?» и она ответила, что да. Тогда я спросил: «Почему же ты боишься летать?» Она стала смеяться, а потом сказала: «Ну хорошо, ты меня убедил». Она все еще боится самолетов, но не так как раньше, потому что она верит. Ведь это так здорово думать, что есть кто-то где-то рядом с нами. Но даже если и нет никого и я был неправ, так что же! Я живу и у меня по крайней мере есть причина, чтобы жить.

RS: Когда ты говоришь о боге, какого именно бога ты имеешь в виду? Христианского бога? Иудейского? Буддийского? Или какой-то особенный бог?
P: Да, именно особенного. Раньше у меня был такой опыт, который изменил меня и изменил все мое представление о том, как я должен общаться с людьми. Может быть скоро я сделаю фильм про это, но не следующий фильм, а через раз. Вообще-то у меня были уже задумки 3 года назад. Не поймите меня неправильно – я все такой же дикарь, как раньше. Просто теперь я все стал анализировать, и иногда это приводит к тому, что я просто не могу остановиться. Вот о чем будет фильм.

RS: Что был за опыт, который тебя изменил?
P: Я не хотел бы сейчас в это углубляться. Во время периода Dirty Mind я часто впадал в депрессию и просто чисто физически заболевал. Я звонил людям и приставал, чтобы они мне помогли выбраться из этой дыры. Сейчас я этого не делаю.

RS: Почему у тебя была депрессия?
P: В основном из-за моей группы, и потому что я не мог заставить людей понять, как нам было бы хорошо вместе, если бы каждый играл свою часть. Потом еще многое было из-за несчастной любви и из-за того, что я редко виделся с моим отцом и сестрой. Вобщем, тогда произошло много всего за каких-то два дня, но я не хочу об этом сейчас говорить.

RS: Как ты избавился от депрессии?
P: Об этом я как раз собираюсь снять фильм. Я могу лишь сказать, что я прошел через все это через Paisley Park. Это то место, которое важно найти в себе, где ты можешь быть один.

RS: Ты говоришь, что ты нашел такое место, где ты можешь быть один. Это твой дом? Дом без семьи, который ты создал вокруг себя? С богом?
P: Это такое смешение всего разного. Я считаю, что когда ты открываешь себя, ты открываешь бога. Или наоборот. Точно не знаю… Вообще, это сложно сформулировать. Это такое чувство…которое можно узнать только тогда, когда сам через это проходишь. Вот все, что я могу сказать.

RS: Ты веришь в рай?
P: Я думаю, что есть жизнь после смерти. Не знаю почему, мне кажется , что там должно быть как-то именно так, как здесь…Вообще, я не очень люблю об этом говорить. Это слишком личное.

RS: Тебя не раздражает, когда люди говорят, что ты вернулся в прошлое со своим 'Around the World in a Day'?
P: Нет. Они имеют в виду то, что на меня тогда оказали влияние Битлз. Но это не так. Битлз велики уже тем, что они сделали, но я не уверен, что это сегодня бы прокатило. А обложка на альбоме получилось такая, потому что я подумал, что людям уже надоело все время меня видеть. Да кому он нужен? Я бы хотел как можно больше фотографий моей женщины, а потом что-нибудь реального. Вот это бы расшевелило бы людей, чем если бы (смеется) еще одна моя скучная фотка.

RS: А что ты чувствуешь, когда люди называют альбом «психоделическим»?
P: Мне все равно, потому что тогда был такой период в истории, который ознаменовался песнями и цветами. Вот, например, у Led Zeppelin каждая песня – это разное настроение.

RS: Твоя слава как-то отражается на твоей работе?
P: Наверное, многие сказали бы, что да, но на самом деле совсем нет. Я считаю, что я очень мудро поступил, что записал Around the World in a Day сразу после Purple Rain. Я не стал ждать того, что произойдет с Пурпурным дождем. И поэтому у этих двух альбомов совершенно разное звучание. Люди думают: «Новый альбом не так хорош, как Purple Rain или 1999». А вы знаете как было бы просто открыть Around the World in a Day с гитарным соло с конца "Let's Go Crazy"? Или как было бы просто проиграть это в другом ключе? Тогда бы все те, кто говорил, что этот альбом плохенький, заткнулись бы сразу. Я не хочу создавать альбомы, похожие на старые. А представляете, как было бы здорово, если бы можно было бы из одного альбома переходить в другой и чтобы это не было бы скучным? Я не знаю таких людей, которые бы играли бы песни с альбомов от корки до корки каждый раз на гастролях в разных городах.

RS: Что ты думаешь насчет того, что тебя часто сравнивают с Джими Хендриксом?
P: Только потому, что он черный. Это единственное, что роднит меня с ним. А так он играет на другой гитаре. Если они вообще больше бы прислушались к моей музыке, то услышали бы, что у меня больше влияния Сантаны, чем Хендрикса. Хендрикс играл больше блюза, а Сантана вообще замечательно играет. Я бы сказал, что тут невозможно сравнивать, если, конечно, один человек просто банально не сдирает с творчества другого. И потом все равно невозможно сравнивать, если ты сам не играешь музыку. Вы должны понять, что можно так много всего сделать на электрогитаре. Я вообще не пойму, о чем все эти люди думали – все вот эти маменькины сынки, которые никогда в руках гитары не держали. Гитара может производить огромное количество звуков. Я бог весть сколько раз сам пытался все время выявить из гитарной игры что-то новое для себя.

RS: Есть ли какие-нибудь новые группы, которых ты часто слушаешь или учишься у них?
P: Таааак. Самый последний альбом, который я полностью полюбил был “The Hissing of Summer Lawns” Джони Митчел. Я уважаю успешных людей, но я не люблю, когда много попсы. И никогда не любил. Мне больше нравится музыка, которую я слушал в детстве. Сегодня люди не пишут песни; просто много звука, много повторений. Это началось, когда навалились продюссеры и вот почему теперь стало так мало живой музыки. Продюссеры теперь вовсю орудуют, и никто вообще уже не хочет видеть старые группы.

RS: Многие думают, что ты живешь в закрытом монастыре, который ты возвел во славу себе.
P: Во-первых, я не живу в тюрьме, огороженной со всех сторон и с вооруженной охраной. Я поставил охранника на входе после того, как всякий народ пошел валом после фильма. Было поначалу ничего, но потом соседи стали жаловаться на то, что люди взламывали их почтовые ящики или стояли на улице и пели. Мне даже это нравилось сначала. Поэтому-то я и хочу переезжать в другие страны время от времени. Там, если люди захотят прийти к моему дому, будет хорошо. Просто тут иногда так одиноко. Если честно, я бы хотел, чтобы мои друзья чаще ко мне приходили.

RS: Друзья?
P: Ну да, музыканты, знакомые. Часто они думают, что меня лучше не беспокоить. Когда я сказал Сюзанне Мелвойн, что ты придешь в гости, она ответила: «Я могу чем-нибудь помочь? Мне нужно прийти, чтобы создалось впечатление, что к тебе часто приходят друзья в гости?» Я сказал, нет, ведь это было бы нечестно. И она только вздохнула, потому что она знала, что она не может приходить ко мне так часто, как она хотела бы, или так часто, как она думает я бы хотел. Это было интересно. Понимаешь, вы когда-то чего-то сделали хорошее, и вы даже не знаете об этом.

RS: Получается, что ты боишься приглашать своих друзей к себе?
P: Получается, что так. Просто иногда заходит кто-нибудь из группы, и мы сидим и долго разговариваем. Они так, мельком чего-то говорят, а в основном я. Потом они подходят ко мне и говорят: «Ну, всего тебе хорошего. Ты знаешь, как я тебя люблю». Я думаю, они меня любят, и я их, но просто если бы они все время сюда приходили, я не мог бы уделять им все мое время и быть с ними такими, какой я есть. Просто я думаю, что каждому человеку необходимо собственное пространство, но иногда собираться тоже очень здорово.

RS: Тебя раздражают незнакомцы, которые приходят паломничать к твоему дому?
P: Нет, вовсе нет. Просто всему есть свое время и место. Многие думают, что я дикий человек, обузданный страстями. Может быть 2 часа ночи, и вдруг кто-нибудь звонит снизу по домофону. Один раз одна девчонка все время трезвонила снизу. Трезвонила не переставая, а потом начала плакать. Не понимаю, почему. Может, она упала там или чего. Вообщем, я стал с ней разговаривать, но она все время повторяла: «Я не верю, что это ты». Тогда я сказал: «Ну и что? Я такой же как и все». Тогда она спросила: «Ты выйдешь на улицу?» Я ответил: «Нет, я не одет». А она сказала: «Ну это ничего». Я им тут иногда читал целые лекции. Я им говорил: «Подумайте о том, что вы говорите. Что бы вы подумали на моем месте?» Вот этот вопрос я им всегда задаю. «Ну вот как бы вы поступили на моем месте?» Они тогда понимают и говорят: «ну ладно, извини».

RS: Вообще-то не только те, кто тусуются у тебя под дверью, думают, что ты дикий сексуал.
P: Ну, в принципе, да, я такой, но не все же 24 часа в сутки. И никто не может. Надо же питаться, спать, думать и работать, конечно. Я много работаю, и мне остается очень мало времени на все остальное.

RS: Тебя злит, когда люди начинают копаться в твоем прошлом, когда они хотят узнать о твоей сексуальности или типа того?
P: Все думают, что у меня жуткий характер и что я не люблю, когда люди делают что-то не так, как я хочу. Но у меня есть чувство юмора. Например, мне кажется, что тот эпизод из Saturday Night Live с Билли Кристалом, изображающим меня, был самым смешным, который я когда-либо видел. Я смеялся просто до истерики! И еще когда он пел: «Я мир, я дети!» И когда Брюс Спрингстин подошел к микрофону и ребята стали его отпихивать. Я жутко смеялся. Мы всегда это смотрим. Это было здорово. Конечно, это не все. И еще мне тоже очень понравилась реклама Принс Спагетти. Это не понравилось только моим адвокатам и менеджерам.Я ее посмотрел только тогда, когда все начали суетиться, чтобы ее остановить. Вообще, много вещей прошло мимо меня, потому что я живу здесь, в Миннеаполисе, а они там, где они есть. Мне кажется, что в том, что я здесь живу, есть и плохая и хорошая сторона. Плохо в том смысле, что я не могу быть такой «примадонной», звездой национального масштаба и все делать правильно. Я, например, не могу быть на всяких вечеринках и вручениях призов, то да сё. Но мне здесь нравится. Здесь здорово.

RS: А каково тебе приезжать в Нью Йорк или Лос Анжелес и видеть жизнь, в которой ты бы мог занять лидирующее место?
P: В Лос Анжелесе хорошо работать. А Нью Йорк мне раньше больше нравился, когда я был еще неизвестен и когда меня никто не трогал, когда я выходил на улицу. А так это что-то! Знаете, там, например, есть такие ребята, которые будут ходить за тобой по пятам! Я не против, когда меня фотографируют, если это делается нормальным образом. Можно просто спросить: «Принс, можно я тебя сфотографирую?» Я не понимаю, почему люди не могут что-то нормально по-человечески сделать. А теперь мне приходиться прятаться, когда я приезжаю туда. Я люблю появляться незамеченным на какой-нибудь вечеринке и еще попытаться улизнуть до того, как тебя сфотографируют. Это весело. Это как игра в полицейских и воров.

RS: Тебе пришлось натерпеться от твоих охранников, и особенно, когда произошел тот инцидент в Лос Анжелесе с твоим телохранителем Чиком Хантсберри, когда он избил репортера.
P: Меня часто упрекали в том, что я натаскивал моих телохранителей на людей. Вы знаете, что произошло в Лос Анжелесе? Представляете, этот фотограф пытался залезть в машину! Я вообще-то не против, когда какой-нибудь мой знакомый залезает ко мне в машину, где сижу я с моей женщиной. Но вот такой вот нахал? Просто чтобы сфотографировать?

RS: А почему Чик больше не работает на тебя?
P: У Чика гордости больше, чем у кого либо. Я думаю, что после инцидента в Лос Анжелесе он стал опасаться за свою работу. И если я что-либо говорил, он начинал: «Чего ты на меня тянешь? Что плохого я делаю? Почему ты так резко изменился?» А я ему говорил: «Да ничего я не изменился». А потом он сказал: «Я устал. С меня хватит». Ну, я сказал, ладно, и он пошел домой. Я подождал несколько недель, а потом позвонил ему. Я ему сказал, что я его не уволил и что мне одиноко. Тогда он сказал, что он приедет навестить меня, когда я буду в Нью Йорке, но он так и не появился там. Я скучаю по нему.

RS: Это правда, что ты ему все еще платишь зарплату?
P: Да.

RS: А как насчет разоблачения, которое он написал про тебя в 'National Enquirer'?
P: Я не верю ни единому слову, что написано в Enquirer. Я помню, как я читал всякие истории, когда мне было 10 лет, типа: «Я занималась любовью с инопланетянином, и могу предоставить моего ребенка в качестве доказательства». Мне кажется, что они просто переиначили все то, что он им рассказал. Ну, чтобы лучше звучало. Я их понимаю, это их работа. Что тут поделаешь. Единственное, что меня расстраивает, что мои фанаты теперь думают, что я живу в темнице. Но это не темница.

RS: Тебя дважды обличили с тем случаем в Лос Анжелесе еще и потому, что это случилось в тот день, когда записывался "We Are the World". Теперь-то, после всего этого, ты бы хотел там поучаствовать?
P: Нет, я считаю, что я уже поучаствовал в проекте, когда отдал им свою песню (в альбом). Так что свой долг я выполнил. Я сделал все возможное, что было в моих силах.

RS: Ты проводил бесплатные концерты с обедами для бедняков во многих городах, бесплатные концерты для детей-инвалидов и отдал много денег чикагской школе имени Марвы Коллинз. Почему бы тебе не объявить всем тем, кто нападал на тебя за неучастие в "We Are the World", что ты тоже не сидишь сложа руки?
P: Ну, я никогда не был сказочно богатым, и поэтому у меня нет уважения к деньгам. Единственное, где они пригодны – это когда они могут кого-нибудь накормить. Я большой растратчик, могу отдавать кучи денег, подарков, всяких вещей. Вообще я считаю, что лучше всего тратить деньги на тех, кто в них нуждается. Вот и все, что я хочу сказать. Я не хочу раздувать из того, что я делаю, невесть что.

RS: Люди думают, что ты такой диктатор в студии, что ты хочешь контролировать всех и каждого. А я видел, как Лиза и Венди микшировали синглы в Лос Анжелесе, пока ты был в Париже. Как ты на это смотришь?
P: Над первым альбомом я работал один. На втором я использовал моего басиста Андре (Саймона) в песне "Why You Wanna Treat Me So Bad?". Там он пел небольшую часть, которую практически не слышно. Просто получилась опечатка в альбоме и ему не заплатили. Вот почему все и началось. Я попытался ему это объяснить, но когда ты уже на взводе, тебе трудно что-то втолковать или переубедить. Поэтому пусть люди думают, что хотят. Я в основном обхожусь без других потому, что никто не может так долго работать как я. Я клянусь богом, что это не из-за моей грубости, а просто потому, что никто не в состоянии дневать и ночевать в студии, как это делаю я. Все это ради музыки. Иногда, знаете, я могу работать в студии по 20 часов, и, даже засыпая в кресле, я еще могу давать указания режиссеру. Режиссеры у меня работают посменно, потому что, если я что-то начал, то я буду это делать до тех пор, пока не закончу. Я знаю немногих музыкантов, которые могут бодрствовать так долго.

RS: Ты чувствуешь, что другие понимают, как тяжело тебе дается работа?
P: Вообще-то нет. Многие из моих знакомых обычно говорят, что мы занимаемся глупостями на сцене и в альбомах. Например, Морриса (Дэя, солист группы the Time) часто за это критиковали.

RS: А за что конкретно?
P: Ну, за все – за музыку, танцы, тексты песен. Эти критики не понимали, что мы именно этим хотим заниматься. Но это не глупости, а болезнь. Я это так называю, потому что никто больше этим не хочет заниматься, кроме нас. Например, если мы на сцене будем делать степ, то этого уж точно никто не будет делать. И поэтому я стремлюсь к этому все время. Мы не смотрим на то, что популярно или нет. Просто если я чувствую, что я делаю что-то, что принадлежит кому-то другому, то я этого делать не буду.

RS: Почему Моррис наговорил про тебя всяких гадостей, когда он покинул группу?
P: Люди, которые увольняются или их увольняют с работы, обычно так и делают. Они жалеют, что не смогли сделать то, что хотели. Так и Моррис тоже. Он всегда хотел сольную карьеру. Но когда жизнь идет наперекосяк, и ты где-то там занимаешься продажей обуви, ты не думаешь об этом. А теперь я надеюсь, что Моррис пытается найти свою индивидуальность. И один из способов это сделать – это делать вид, что у тебя нет прошлого. Джесси (Джонсон, бывший гитарист в Time) был единственным, кто ушел и рассказал, что действительно случилось с группой. Он сказал, что у них были серьезные споры, т.к. его не совсем устраивало его положение в группе. Джесси всегда хотел быть лидером. Но я не думаю, что у него бы получилось. Я так и сказал ему: «Я не думаю, что ты должен быть лидером. Я думаю, что им должен быть Моррис». А вот Венди,например, говорит: «Я так не хочу. Я хочу быть там, где мое место. И я буду на этом месте самой сильной». Именно за это я обожаю мою сегодняшнюю группу. Все знают, что они должны делать. И я тоже это знаю.

RS: По-разному ли звучит твоя музыка в зависимости от разных членов группы?
P: Первым был Бобби З. Он мой лучший друг. Хоть он и не самый эффектный барабанщик, но зато он следит за мной, как никто другой. Например, какой-нибудь по-настоящему классный барабанщик, как Моррис, может более концентрироваться на своих действиях, чем на ритме, который веду я. А Бобби не такой. Марк Браун тоже самый лучший бассист, которого я знаю. И мне больше никто, кроме него, не нужен. Если бы он со мной не играл, я бы просто выключил басы из моей музыки. То же самое с Мэттом (Финком, кейбордистом). Он технически совершенен. Он может играть, как волшебник, и он самый быстрый в мире. А Венди помогает мне на публике, с ней я чувствую себя лучше.

RS: Как так?
P: Она всегда улыбается. Когда я фырчу, она улыбается. Это не преднамеренно, а совершенно естественно. Получается такой хороший контраст. А Лиза мне как сестра. Она играет как профессионал. Например, она может нажать одним пальцем две клавиши и получится более длинный звук, ну, типа того. А потом она более абстрактна. И ей тоже нравится Джони Митчелл.

RS: А другие группы? Аполлония, Вэнити, Мазарати, Family? Что ты пытаешься изобразить через них?
P: В основном дело в них самих. Они сами приходят ко мне с идеей, и я пытаюсь ее воплотить. Я им ничего не даю. Я не говорю: «Так, ты делаешь это, а ты делаешь то». Я имею в виду, что это была идея Морриса с его вот этим сумасшедшим имиджем. Это полностью его личное. Нам обоим нравится Дон Кинг и мы от него многое переняли.

RS: Почему?
P: Потому что он великолепен и всегда представляет, что все классно, даже если все плохо.

RS: Люди думают, что ты управляешь этими группами, что-то типа Рика Джеймса и группой Mary Jane Girls. Все думали, что он просто нажимает на кнопки.
P: Я не знаю, как там у них было. Но вот, например, посмотрите на Шейлу И, как она играет, и вы точно скажете, что это она сама. То же самое и с Family. Мы тут с тобой резались в пинг-понг, а они спокойно себе играли.

RS: После всех этих лет, ты ощущаешь такой же стресс, как раньше?
P: Я расту над собой. Мои друзья беспокоятся, что меня может закоротить. Мы обычно всегда говорим, что я когда-нибудь завершу финальный аккорд в песни и … (смеется и безжизненно опускает голову на грудь). Для меня это становится интересней с каждым днем. Я стараюсь не повторяться. И это самое сложное– просто в жизни так много мелодий и звука. Я пишу намного больше, чем люди думают, но я не записываю это. И я думаю, что вот это как-раз проблема в нашей музыкальной индустрии сейчас. Когда один человек делает хит, то другие пытаются его переиначить. Я не думаю, что я когда-нибудь такое делал. Я все время пишу новые песни. Я хотел бы показать вам мои архивы со старыми песнями. Там их целые тонны. У меня там есть даже альбом-последыш «1999». Я мог бы их все соединить и сыграть для вас, и вы бы сказали: «Ого! Круто!». И тогда бы я его выдал и может продал бы как 1999. Но я все время стремлюсь делать что-то новое и другое, чем я делал раньше. В глазах других, это всегда доходило до: «Может, Принс уже вырос из своих бриджиков?» Я хотел бы, чтобы люди поняли, что я всегда был плохим. Я бы не стал музыкантом, если бы я сам так не думал.

Rolling Stone, 26 апреля, 1985